1. Первый прыжок

Отец мой Педро был человеком достойным – светлая память ему! Конечно, прежде всего он был хорошим пилотом и за многие годы послужил на разных судах. Куда только ему не довелось ходить – Гиады, Плеяды, хотя начинал-то он еще на окраинах Солнечной системы. Но кроме того ему повезло открыть аж две планеты, за что его прозвали «Счастливчиком». Так его и вспоминают до сих пор: «Педро счастливчик». Да все это знают. Но не это главное.

А главное то, что он был хорошим отцом. Возвращаясь после долгого отсутствия, он посвящал весь свой отпуск семье, и никто и ничто не могли вытянуть его из дому. Только дети астронавтов могут понять это детское счастье, которое называется: «отец вернулся». Мама рассказывала, что в такие периоды я, еще малыш, первые ночи спал на семейной кровати между родителями, постоянно контролируя ручкой или ножкой, не ушел ли куда отец. Да и засыпал я, только держась за руку отца. Если же ему надо было отойти в туалет, я просыпался и ждал его возвращения. И так было всю ночь! А на рассвете я прижимался к нему и обнимал его за шею. А шея у него была крепкая, надежная. Когда же утром он порой переворачивался на живот, я залазил на его широкую спину, и долго лежал неподвижно, слушая его сонное дыхание. Известно, что после долгого отсутствия все пилоты любят подолгу спать в родной постели, а еще распахивают окна, как будто из страха клаустрофобии. Ну, или просто оттого, чтобы вволю надышаться чистым ночным воздухом.

Думаю, что именно из-за этого детского желания никогда не расставаться с отцом я также пришел во флот. Я был уверен, что после окончания моей учебы он возьмет меня к себе в команду. Ему просто не могли отказать! Мать моя была против такого решения, но ее мнение не могло остановить меня, ведь, как сказал кто-то умный, голос женщины слабее зова звезд…

Ну, прежде всего, отец стал часто брать меня на прогулки на яхтах с огромными парусами, в которые он умело ловил солнечный ветер. О нем отзывались как об одном из лучших яхтсменов Солнечной системы, однажды, еще в молодости, он даже выиграл гран-при. Уже тогда я привык к невесомости и многим другим вещам, не доступным простым землянам. Там же я совершил свой первый прыжок с яхты на яхту, которые неслись на большой скорости. Конечно, мы прыгнули вместе с отцом, но это был мой прыжок! Отец так и сказал: «Это – твой первый прыжок, сынок!»

Во время его отпусков мы много плавали в море, а после школы я без колебаний и трудностей поступил на курсы пилотов в том же колледже, который закончил мой отец. Учился я почти на отлично, чем радовал отца. После каждого моего успеха, он обнимал меня и говорил: «Мой сын, моя гордость!» Мама, кажется, не очень радовалась этому, она предпочла бы, чтобы я остался на Земле, но, как я уже сказал, мнение женщины звездам не интересно…

У меня было достаточно успешной практики на трассах Солнечной системы, и это послужило лишним аргументом при выборе стажеров на суда дальней разведки. Меня приняли в команду, в которой служил мой отец, так что моя детская мечта сбылась. Да и корабль у нас был новый, современный, шел в свой первый рейс, как и я. Честно говоря, после были суда и получше, ведь техника постоянно развивается, но это запомнилось мне навсегда, как первая любовь. Я был так горд, что, казалось, свечусь наподобие светлячка и мог бы пройти через любое темное помещение корабля без всякого освещения.

В годы моего детства наши «прыгуны» еще не были способны на двухсторонний прыжок, поэтому из Солнечной системы их бросала станция. Тогда это стоило огромного объема энергии и серьезного техосмотра платформы до и после старта, так что отправки были редкими. На Марсе мы ждали своей очереди – такого томительного ожидания я никогда после не испытывал. Оно и понятно: юноши не обладают мастерством терпения. Чтобы не терять времени попусту все мы помогали в подготовке платформы и нашего корабля.

Там-то я познакомился с юной каталонкой Мерседес, которая на Марсе проходила студенческую практику. В отличие от меня, выпускника, она успела закончить только первый курс. Мы сразу же стали хорошими друзьями, несмотря на разницу в характерах и профессиях. Она изучала астрофизику, а значит в будущем мне надлежало доставлять ее к объектам исследования. Так вот Мерседес как-то к слову рассказала мне, что у нее есть сестра-двойняшка, Изабель, будущий педагог, но тогда я даже не запомнил имя этой сестры. Это уже потом, познакомившись и подружившись с Изабель, я понял, что умные мужчины ценят в женщине не физику, но метафизику. Вот именно по части метафизики сестры сильно разнились, что сразу бросалось в глаза.

Наконец, нам объявили дату старта, и на этом мое недолгое знакомство с приятной девушкой закончилось; после возвращения из рейса я, конечно же, уже не встретил ее на Марсе, она уже давно была на Земле. Ну а нас пригласили на стартовую позицию. На корабль я взошел невыспавшимся, но в приподнятом настроении. Точно помню, что во рту у меня был вкус хорошего земного кофе и орехового мороженого – командование не отказывало «идущим на смерть», как нас называли, в последней, быть может, просьбе. Кофе с мороженным мы ели в зале предстартовых прощаний, вместе с отцом и мамой. Конечно, как и многие женщины, она напустила соплей в вазочку, а после мы расстались. Отец заступил на вахту, ведь старт – дело серьезное, поручали такое только опытным пилотам, а я как свободный от вахты спрятался в амортизационный кокон.

После долгого приготовления и ожидания мы стартовали, и я провалился куда-то, где мое сознание на время пошло погулять по галактике.

Вообщем, таким было мое начало в дальней разведке…

2. Дальняя разведка

Конечно, теперь-то дальняя разведка стала привычным делом, чем-то даже будничным. На поиски иных миров отправляются словно на прогулку по горам. Оттого там и появилось много случайных людей, для которых это – работа, а не призвание. Все вдруг стали специалистами в дальней разведке, даже те, кто еще Землю не покидал. А сколько энциклопедий и докторских диссертаций с тех пор было написано! Вот так и меркнет слава звездопроходцев…

А в моей юности все было наоборот. Мы уходили в рейс как колумбы, уверенные в существовании Нового света, но без всякой гарантии выжить и вернуться. Открытое пространство – не шутка, это не каботажное плавание в родной системе. Верно говорят, что было больше шансов выжить на «Нинье» по пути к Америке, чем на наших крейсерах по пути к дальним мирам. Мы прыгали в неизвестные условия, а всего заранее не предугадаешь. Люди сходили с ума от страха и неопределенности, ибо прекрасно осознавали, что возвращение могло и не состояться. А потерянные экипажы – ведь и они были! Наверное, нам следовало продолжать фундаментальные исследования в этой области, а не посылать столько кораблей с экипажами в неизвестность, а просто экспериментировать. Но тогда на Земле жило много энтузиастов, которых не пугала неизвестность. Вот что мы умели делать очень хорошо, так это – рисковать!

Мы уже разведали ближайшие к нам планетные системы и не нашли там ничего примечательного. В основном встречались мертвые планеты, горячие и ледяные, несколько раз – планеты, на которых еще бушевали штормы первородных океанов. Поэтому обнаружение планеты с динозаврами тогда казалось настоящим открытием. Пусть там было иное притяжению, не способствовавшее комфортной жизни, но там была также и почти нормальная атмосфера и природа, хотя еще первобытная. Выглядели наши окраины как пустырь галактики. Пока мы оставались одинокими в радиусе нескольких парсек. Вскоре первая радость прошла, и захотелось большего, захотелось чуда.

А вот за ним надо было прыгать туда, где имелись более высокие шансы найти себе подобных. Значит, следовало достичь хотя бы ближайшего звездного скопления. Принцип Ециса (Etse’s principle) уже позволял нам путешествовать на расстояние в нескольких световых лет, но ведь до Гиад и Плеяд намного больше – сотни! Потом принцип был откорректирован поправкой Козыревой, и тогда-то мы наконец смогли достигнуть более отдаленных миров. Пусть пока и не самых отдаленных, но все же не соседних!

Мы радовались возможности исследовать Гиады, но рвались к Плеядам из-за их высокой звездной плотности. Гиады нас не обрадовали, слишком уж там большие межзвездные расстояния, разведчикам приходилось рассылать много зондов и долго ждать результатов. Да и работать с ними становилось труднее по мере увеличения расстояния. Со временем случилось еще несколько приятных находок, и за то спасибо. Потом мы добрались и до Плеяд, до этого редкого, просто исключительной для рассеянного скопления группы звезд, и вот только там мы – то есть наш экипаж, а не человечество в целом – нашли населенную аборигенами планету. Расчеты планетологов оправдались – обжитой мир следовало искать подальше от центра скопления.

Да ведь и планета была не просто так – таких, слишком малых или больших, потенциально пригодных для развития жизни, каким был когда-то Марс, или уже заселенных дикой жизнью, земляне уже успели открыть несколько штук. Моя же была пригодной для людей во всех отношениях. Ну разве что, она уже была заселена, но ведь в этом мире не бывает ничего идеального, верно?

Это потом ее прозвали Океанией, что при таком обилии воды вовсе не удивительно. Но сначала отец мой Педро назвал ее «мечта экипажа дальней разведки». Когда дело касалось космических объектов, он всегда давал точные определения. А свою первую открытую планету он очень точно назвал «Грозовой мрак». Темный океан и плотный слой туч, мечущих молнии! Туда даже подводники опасаются соваться, ведь там гибли даже роботы. Да и в людях он редко ошибался. Во всяком случае, в Изабель он уж точно не ошибся, сказав мне, что она будет хорошо управлять домом. Он так и прозвал ее: «Каудильо». Она не возражала, расценив это как комплимент.

Между прочим, до сих пор все наши так и называют эту планету: «Мечта»!

В том рейсе я был юнцом-стажером, и воспринимал многие вещи с детской радостью. Но тогда все на борту радовались, как дети. Мы выскочили из подпространства на окраинах планетной системы, поэтому успели хорошо присмотреться к первой в истории разведки обитаемой планете. Хотя сама система оказалась совсем небольшой, даже малой – всего-то три планеты, самая крупная из которых размером была чуть более Земли, – но времени исследовать окрестности и присмотреться к Океании хватило с избытком. Кажется, все мы, и даже я, вдруг стали планетологами-любителями, чем вызвали усмешку единственного нашего специалиста. И все рвались пойти в первый десант. Думаю, каждый хотел сказать: «Я первым ступил на Океанию».

Хотя, если быть честным, на Мечту первым спустился робот, но это уже – служебные тонкости, детали производства. Просто так полагается по протоколу. Люди ценятся дороже всякого робота.

Вообщем, мне невероятно повезло – да, именно что невероятно! Повезло в первом же рейсе открыть новую обитаемую планету…